... Тот конец, на котором стоял штатский,
почти - но не совсем - доходил до четвертой. Раньше эта доска удерживалась в
равновесии тяжестью капитана; теперь его место занял сержант. По сигналу
капитана сержант должен был шагнуть в сторону, доска - качнуться и
осужденный - повиснуть в пролете между двумя перекладинами. Он оценил по
достоинству простоту и практичность этого способа. Ему не закрыли лица и не
завязали глаз. Он взглянул на свое шаткое подножие, затем обратил взор на
бурлящую речку, бешено несущуюся под его ногами. Он заметил пляшущее в воде
бревно и проводил его взглядом вниз по течению. Как медленно оно плыло!
Какая ленивая река!
Он закрыл глаза, стараясь сосредоточить свои последние мысли на жене и
детях. До сих пор вода, тронутая золотом раннего солнца, туман, застилавший
берега, ниже по течению - маленький форт, рота солдат, плывущее бревно - все
отвлекало его. А теперь он ощутил новую помеху. Какой-то звук, назойливый и
непонятный, перебивал его мысли о близких - резкое, отчетливое металлическое
постукивание, словно удары молота по наковальне: в нем была та же звонкость.
Он прислушивался, пытаясь определить, что это за звук и откуда он исходит;
он одновременно казался бесконечно далеким и очень близким. Удары
раздавались через правильные промежутки, но медленно, как похоронный звон.
Он ждал нового удара с нетерпением и, сам не зная почему, со страхом.
Постепенно промежутки между ударами удлинялись, паузы становились все
мучительнее. Чем реже раздавались звуки, тем большую силу и отчетливость они
приобретали. Они, словно ножом, резали ухо; он едва удерживался от крика.
То, что он слышал, было тиканье его часов.
Он открыл глаза и снова увидел воду под ногами. "Высвободить бы только
руки, - подумал он, - я сбросил бы петлю и прыгнул в воду. Если глубоко
нырнуть, пули меня не достанут, я бы доплыл до берега, скрылся в лесу и
пробрался домой. Мой дом, слава богу, далеко от фронта; моя жена и дети пока
еще недосягаемы для захватчиков"...
|